Рассказ о морозном рисунке на стекле

Я сижу за столом, и завороженно смотрю на морозный узор на стекле. Слева от меня лежит стопка листов бумаги, справа — несколько карандашей. Никак не могу собраться с мыслями… То ли вот так увлёк меня этот замысловатый рисунок, то ли я просто “не в своей тарелке», и не вполне отдаю себе отчёт, для чего я тут сижу, что я тут собираюсь делать…

Я медленно тяну из стопки чистый лист бумаги, беру карандаш, и… замираю.  Мой взгляд начинает пристально сканировать причудливые завитки на стекле. Карандаш зависает в воздухе. Я закрываю глаза и пытаюсь запечатлеть в голове увиденный образ. Наконец, я открываю глаза, и начинаю набрасывать на бумагу свою версию узора, перодически сверяясь с оригиналом на стекле.

Скоро я понимаю, что передать замысловатый узор — не такая уж простая задача. Похоже, что я не очень-то и стараюсь. Ах, да — на самом-то деле я собирался… писать! Но вот “благодаря» каким-то тайным свойствам этих предметов двойного назначения — карандашу и бумаге — и случилась вся эта неразбериха с жанрами.

Ну да, конечно… Я собирался писать. Решил использовать эти утилитарные вещи прежде всего для… “обновления ощущений». Вспомнить старые добрые времена, когда я, едва открыв для себя «магию словотворчества», записывал свои первые рассказы карандашом на дешевой бумаге.

Те ощущения не шли ни в какое сравнение с печатанием текста на компьютере — что я могу утверждать с определенностью сейчас — тогда же я не имел возможности делать каких-либо сравнений на сей счёт, ибо персональные компьютеры были ещё в классе фантастических устройств из будущего. И вот, надо же — мы живем в этом будущем.. Можно легко проверить некие гипотезы насчёт взаимодействия технологий из разных эпох.

Теперь, например, я понимаю, что в практическом смысле писать карандашом на бумаге — дело хлопотное, связанное с некоторыми неудобствами. Всё равно переносишь всё написанное в текстовый редактор. Но сам антураж… Карандаш, бумага… Стимулирующая обстановка, загадочный, романтический флёр, сопутствующий характеру “провизии писательства”. Я муссирую дальнейшее развитие идеи: “А что если попробовать в другой раз “чернила и пергамент?”

Действительно, у меня сегодня есть какое-то предощущение, какое-то суеверное предчувствие насчёт организованного мною «свидания ‘Ms. бумаги’ с ‘Mr. карандашом’.  Факт: это свидание будет «иметь последствия”, сегодня существует шанс неожиданного творческого поворота.

Не знаю, как это объяснить. Но у меня есть почти стопроцентная уверенность. Я верю в магическую способность этих простых инструментов вызывать забытые “новые старые ощущения”, и даже охвачен лёгким волнением — словно готовлюсь к спиритическому сеансу связи с прошлым.

Но чуда пока не происходит: просто ничего не приходит в голову. Так что я  продолжаю отвлечённо, но не очень-то старательно, работать над филигранью узора на стекле. Надеюсь, что это поможет собраться с мыслями, разогреться, так сказать. А там, глядишь, придет и настоящее вдохновение.

К своему неудовольствию я отмечаю, что, похоже, споткнулся о пресловутый “авторский блок”. Я откладываю бумагу, карандаш, пододвигаюсь к стеклу поближе, почти вплотную, снимаю очки. Узоры тут же расплываются. Такой вот приём техники импрессионизма… Вывести изображение из фокуса… Помогает иногда. Сработает ли на этот раз?

Похоже, что нет. Я нацепляю очки на кончик носа. Однако, как тут заиндевело-то, в нижней части окна… Я пытаюсь прикинуть площадь покрытого инеем стекла. Один “скверо-фут”? Готовый витраж. Вот бы зафиксировать узор, сохранить его подольше на стекле. Надо взять камеру, сфотографировать хотя бы…

Я поднимаю голову, переношу взгяд выше, и смотрю на знакомый вид снаружи, за стеклом. Ничего особенного: наш привычный, сонный, почти деревенский пейзаж с одной странной деталью к которой я, за все эти годы, никак не могу привыкнуть: в нем почти никогда не видно людей.

Привычный вид соседских домов, уходящих вниз по склону холма редкой нестройной линией. Это вам не “плотная застройка”. Аккуратные деревца, декоративные кустарники, статуэтки, и прочие бесхитростные элементы садового дизайна перед каждым домом. Чинно, пристойно… “Буржуазно?” Пожалуй…

“Какое странное место для начинающего автора!” вдруг слышу я ехидный голос моего постоянного внутреннего собеседника. Я пожимаю плечами. Мне нечего ему возразить. Поживём — увидим. Но нам тут нравится.

Далее виден лесок, а за ним — окраина города. “Фабричная застава”, приходит мне в голову. Крутится в голове что-то давно забытое. По-моему, фильм был с таким названием…

Сейчас — и тут — мы называем подобную часть городской застройки “индустриальным парком”. К счастью, всё пространство между нашей “деревней” и «фабричной заставой» (не менее трех миль, я полагаю) по-прежнему занято лесом.

Да и открывается вид на эту часть города (это “минус”!) лишь потому, что располагаемся мы почти на вершине холма (“плюс”). Лес (“весьма большой плюс”!) является всё-таки превалирующим элементом в характере нашего “локейшен». Надеюсь, он устоит под напором вожделенных девелоперов, и останется нетронутым.  Ох уж, эти “системы риэлтерских уравнений со многими переменными”…

Я смотрю вдаль — туда, где линия горизонта теряется в морозной дымке. Мой взгляд спотыкается, останавливается при виде нескольких высоких труб (что это? — никогда не замечал их ранее… как же это я… не обращал внимания на такой вот “существенный минус”?).

Вид дымящих труб!! Да нет, не может быть этого, это не дым. Скорее всего, это просто столбы пара, конденсата из теплого и влажного воздуха, выбрасываемого системами локального отопления. Ну, может, и выносят они в атмосферу небольшой излишек “це-о-два”…

Да и не может быть тут никаких реальных дымов, в принципе. Даже в этом, довольно большом промышленном парке нет таких предприятий, которые бы, что называется, коптили небо своими трубами. Уж это я знаю точно. Ну, по крайней мере, так «они утверждают». Ну, эти самые риэлтеры, и “иже с ними”…

Нет тут никакой загазованности, химии.  В таких вот однообразных, выглядящих отсюда по-игрушечному корпусах обычно размещаются разные хай-тек производства, сборка компактного оборудования, расфасовка чего-нибудь. Но меня продолжают интересовать эти самые… ну, пусть так и будут называться — дымки.

Отсюда, с расстояния нескольких миль, восходящего движения воздуха из труб практически не видно. Дымки словно замерли, подпирая небо неподвижными колоннами. На какой-то высоте они резко упираются в тонкий слой облачности, исчезая в ней.

“Инверсия”, догадываюсь я, задерживающий слой, в который упираются мои дымки. Да и сами облака, подпираемые дымками — это, собственно, их продолжение — их собственная парообразная субстанция, продолжающая своё движение согласно законам  атмосферной термодинамики, но в другой плоскости…

И тут вдруг я чувствую, что начинаю улавливать первые картинки. Вроде бы начал устанавливаться спиритический контакт: я вижу утро другого морозного дня!

————

… Я стою в дверном проходе, и смотрю на окно кухни. Свет едва проникает в дом сквозь него — оно покрыто сплошным слоем льда и инея. Ничего нельзя разглядеть сквозь это окно. Вечером, когда стало холодать (я наверняка уже спал), на нём, возможно, и были красивые узоры, но в этот утренний час от них не осталось и следа. Они потерялись за мощными нагромождениями ледяных сталактитов, образовавшихся на окне за ночь.

В доме ещё прохладно, но становится теплее с каждой минутой. Ещё стоит терпкий запах угля, занимающегося жарким пламенем в печи. У меня на плечах — отцовская фуфайка. Явно, что она — «с большого плеча» — тащится по полу, и я могу завернуться в неё три раза. Но мне очень уютно и тепло.

Я подхожу к окну, прикасаюсь ко льду. Холод тут же кусает меня за кончики пальцев. Но я терплю. Под пальцами появляются первые темные пятнышки проталин. Мне очень хочется растопить этот лёд, проделать в нём маленькую дырочку, достичь стекла, и увидеть, наконец, что там происходит снаружи.

Скоро я отдергиваю свои пальцы, не в силах вынести напор стужи от заледеневшей поверхности. Как-будто холод ищет любую возможность для дальнейшего распространения, и пытается превратить мои пальцы в ледышки. Нужно срочно их согреть. Путаясь в полах фуфайки, я бегу к печке, протягиваю руки к исходящему от неё жару. Некоторое время спустя я подношу ладони к щекам. Мои пальцы едва ли согрелись. Я начинаю энергично растирать ладони, затем в нетерпении бросаюсь обратно к окну.

За то короткое время, что я провёл у печки согревая свои руки, только что проделанная мною маленькая проталинка безжалостно и неумолимо затянулась слоем нового льда. Приложенные вновь к ней пальцы замерзают после нескольких секунд контакта, не оказывая на лёд никакого эффекта. Я прячу ладони в рукава фуфайки; потом, придвинувшись к заледеневшему окну почти вплотную, я начинаю энергично дышать на то же самое место, стараясь сконцентрировать струю выдыхаемого воздуха на едва заметную впадинку во льду, плод всех моих усилий.

После нескольких глубоких вдохов у меня начинает кружиться голова. И никакого прогресса с проталиной. Вот незадача.

Я срываюсь со своего места у окна, бегу к буфету, открываю один из ящиков, лихорадочно шарю рукой по дну. Шуршит и разлетается во все стороны всякая всячина, заполняющая ящик. Наконец, я нащупываю пару больших медных пятаков царской чеканки (“заимствованных” потихоньку из коллекции старшего брата), и бегу с ними к печке.

Я бросаю пятаки на раскалившуюся плиту. Когда они нагреются, я приложу их ко льду. Гораздо более эффективный способ в достижении моей цели. Надо только чем-то удерживать раскаленные монеты, прижимать их ко льду. Неплохо было бы взять плоскогубцы из отцовского набора инструментов. Надо сходить в кладовую, и взять их с полки над верстаком.  Но есть одно осложнение. Мне строго наказано: не делать этого без его ведома.

Постараюсь уговорить маму. Хотя, успех таких переговоров вовсе не гарантирован. Они почти всегда “заодно” в подобных вопросах. Можно, кстати, попросить её дать мне пинцет из медицинской аптечки. Да, наверное так будет сподручнее, во всех отношениях.

Она рядом, занята, хлопочет тут же у печки, и у кухонного стола. Я искоса поглядываю на неё, пытаясь определить, в каком она настроении. И мне невдомёк, что она делает то же самое — назаметно наблюдает за мной.

Пятаки наверное уже нагрелись. Пора вступать в переговоры с мамой. И — о-о, чудо, пока я стою в нерешительности, перенося взгляд то на неё, то на монеты, раскаляющиеся на печи, она вдруг оставляет все свои дела, и идет прямо ко мне.

“Ну что ты тут химичишь?”, спрашивает она насмешливым голосом. “Опять собираешься прорубить окно в Европу?”

Мне как-то понравилась эта метафора царя Петра, услышанная мною из уст старшего брата, в то время как он зубрил параграф из учебника истории. Помню, как я упрашивал его объяснить мне, что означает эта фраза. С тех пор, утренняя операция по проделыванию дырочки во льду на окне так и называется: “Прорубить окно в Европу”.

Она улыбается, и (сама! безо всяких просьб!) протягивает мне пинцет. Но тут же говорит строгим голосом: “Как закончишь, положи на стол, рядом с мясорубкой! Окно не разбей!”

За окном — термометр. Градусник, то есть. Он-то и является моей вожделенной целью. Для того чтобы увидеть его своими глазами, я и прикладываю все эти неимоверные усилия по проделыванию глазка во льду на окне. Я хочу сам (буквально — “своими руками!”) добыть информацию о сегодняшней температуре. И потом с гордостью доложить маме. Неважно, что она наверняка уже знает (из сводки местных новостей по радио, за завтраком с отцом, в то время когда я еще спал), что там за температура на дворе. У нас ведь есть свой собственный источник сведений, и мы по праву должны им пользоваться.

Каждый уважающий себя хозяин обязан иметь за окном такой прибор. Забавно, я был еще глупым малым, но это не помешало мне сделать потрясающее психологическое открытие: если кто-нибудь из моих родителей в “разговоре о погоде” с кем-нибудь из соседей вдруг случайно упомянет “НАШ градусник”, и “какую температуру он показывал этим утром”, то это — едва заметно — но каким-то непостижимым образом (клянусь!) поднимало его в глазах собеседника.

Что это было? Неосознанная  демонстрация показателя принадлежности к “продвинутым представителям советского среднего класса”? — и такое же подсознательное признание данного статуса? Господи, да речь ведь шла о копеечном градуснике!

Но осознанное восприятие данного феномена давало мне повод испытывать чувство необъяснимой гордости, и за родителей, и за себя. Удивительно работает детский разум: ведь тогда, в том возрасте, я вряд ли ещё мог оперировать самим понятием — гордость. Слово-то само едва ли ещё знал, а ведь — туда же! Инстинкт, что ли?..

Ещё одна, хоть и наивная, но так и неразрешенная загадка из прошлого…

—————

Тут я подумал о том, каким простым устройством был термометр. Герметичная, запаянная с двух сторон трубочка, наполненная какой-то ярко-красной жидкостью, вроде бы подкрашенным спиртом. В зависимости от температуры жидкость расширяется, или сжимается — вот и весь принцип…

И вот с этими мыслями о простоте, живые образы из далекого прошлого почему-то начали быстро “уходить”, мою голову опять  стали занимать мотивы сегодняшнего дня.

«А интересно: сколько же на самом деле сейчас там за бортом? подумал я, продолжая разглядывать ту же самую картину. “Где мой “селл”?

Ну конечно, нынче температуру воздуха определяют с помощью “селла”..  Нет, для этого не надо выносить его на улицу. Надо просто виртуально заглянуть на один из местных новостных порталов, или открыть какой-нибудь погодный апп. Куда уж легче…

Хотя… Можно ведь было оснастить селл сенсором чувствительным к температуре.. Ведь в него встроено великое множество других, гораздо более хитроумных сенсоров. Да и температурные сенсоры — “для его внутреннего употребления” — там наверняка уже имеются. А что, идея…

А тут… Подумать только,  какая сложнейшая инфраструктура обеспечивает кажущуюся простоту получения информации об элементарной температуре… Я уж не говорю о сравнительной стоимости.

И вправду: снаружи хорошо примораживает. “Не по сезону”… Впрочем… Ведь ещё середина февраля. “Эй, приятель, зима ведь ещё на дворе”. Попутно ловлю себя на мысли, как развращает нас привычка считать, что мы живем в эпоху глобального потепления. Вот даже привычный календарь сезонов мы торопливо корректируем в пользу более короткой зимы. А эта самая зима, вот уже в течении недели, посмеивается над вступающим в моду потепленческим сентиментом.

Лишь один этот намёк на политику, словно порыв холодного ветра окончательно разгоняет “образы из спиритического сеанса с прошлым”. Единственное, узор на окне, продолжает меня очаровывать. Я поплотнее нахлобучиваю очки, рассматривая ювелирную «резьбу инеем по стеклу”. Всматриваясь в формы, я даю волю фантазии, пытаясь определить, на что это может быть похоже. На ветку кленовых листьев примерзших к стеклу? Там, за окном, и вправду растет клён. Но он расстался со своими листьями ещё по осени.

Образец каждого отдельного рисунка на стекле, как утверждают, создаётся в зависимости от комбинации конкретных условий — температуры, влажности, микро-циркуляции воздуха. Да, хитро всё в природе..

И тут меня вроде бы как током ударило. Я задумался над простым фактом: “а ведь на этом стекле ни разу не было ничего подобного…” Так-так… Тут ведь, по идее, и ничего не должно быть.. Это же герметично закрытый пакет двойного стекла! Мне пока и не подумалось о том, как мог образоваться этот рисунок на внутренней стороне внешнего стекла — того, что контактирует с улицей. Странно.. А не значит ли это, что где-то приоткрылся микроскопический доступ для теплого и влажного воздуха из дома во внутреннее пространство между двумя стеклами? Что, в комбинации с сильным охлаждением снаружи, и дало возможность этому узору тут “нарисоваться”?

Перспектива такого развития меня насторожила. Я тут же начал пристально инспектировать контакт рамы со стеклом по всей длине. Неужели где-то есть повреждение? А может, изоляция просто потеряла герметичность? От старения, что ли.. Резина, пластик… Все материалы со временем теряют свои свойства.. Шутка ли — дому уже девять лет. А ведь как вчера это было… заселялись мы в абсолютно новый дом…

Трудно что-либо обнаружить невооруженным глазом… Очки? Да тут они, на мне.. Нужен более “зоркий инструмент”. Надо бы всё тщательно исследовать с мощной лупой…

Я уж было собирался отправиться в кабинет за лупой, как меня застал громкий голос супруги. Она звала, кажется, из кухни. Оторвавшись от места у окна, я пошел “на голос”.

На кухне я застал её, стоящую у холодильника. Лицо её выражало неописуемое раздражение. “О-хо…”, мелькнуло у меня в голове, “что-то тут совсем неладно…”

“Нет, ты посмотри на этот холодильник! Он меня достал!” выпалила она. Если бы холодильники могли понимать язык жестов… этому  стоило бы не на шутку опасаться неожиданного пинка в бок.

“Успокойся, радость моя, что тут приключилось?” поинтересовался я, стараясь придать своему голосу тон заинтересованной уверенности.

“Эта рухлядь опять выкидывает фортеля!” Она с силой захлопнула дверцу холодильника. Но тут же, дернув за ручку, опять открыла эту несчастную дверь.

И тут я припомнил, как пару недель назад она жаловалась на какие-то сбои в работе холодильника.

“Что, опять прокисло молоко?” спросил я.

Её глаза сверкнули, как-то недобро, — да так, что я почти прикусил язык. Что-то ей явно не понравилось в моём вопросе. Может, ей показалось, что в нём был оттенок сарказма? Но я …  ничего такого не имел ввиду.

“Да нет!” выпалила она. “Салат и морковка замерзли!”

Вот-те на.. Я помню, прошлый инцидент с холодильником заключался в том, что в нём действительно прокисло молоко. Ни с того, ни с сего. Вот тогда я пытался шутить, сказав, что произойти этот несчастный случай мог лишь по одной причине — “глобального потепления”.

Восприняла она тогда мои шутки довольно “кисло”, ворчала, и долго дулась на то, что я даже не пришел к ней на помощь, ограничившись дистанционными рекомендациями. ”Знаешь, там такая штучка с делениями есть на одной из стенок… или на потолке… ну в общем, где-то там, внутри. Ты подкрути её на “холод”, крикнул я, находясь в тот момент, по-моему, в гараже.

Представляю, что б она сказала сейчас, если бы я продолжал в том же фривольном тоне, “а-а, мол, смотри-ка, врут они всё о глобальном потеплении! Я же говорил, что мы на пороге нового ледникового периода!”

Но я стоял и молчал, озадаченно поглядывая то на неё, то на холодильник.

“Сделай же что-нибудь, мужчина в доме!” произнесла она с нескрываемым сарказмом, и гордо промаршировала из кухни мимо меня.

———————

… Я сидел за столом, и с нескрываемой ненавистью смотрел на морозный рисунок на стекле. “Ах ты, такой-сякой, предвестник несчастья… Я ведь, глядя на тебя — ещё полчаса назад! — был в предвкушении неожиданного творческого поворота! Думал, рассказ хороший напишу! А ты! Оменом каким-то оказался, оборотнем!”

Я схватил лист бумаги с моим рисунком, глянул на него с презрением, скомкал, и зашвырнул его в корзину.

Посидев несколько минут, я успокоился. Потом я взял другой лист бумаги, и начал быстро набрасывать на нём заметки.

Search Internet for:

• what temperature should you keep your fridge at?
• part #., price;
• DIY house-keeping projects: fixing double insulated glass panels;
• if not possible, replacing whole window frame; contractors; budget;
• Approximate budget for ‘WCS’ /Worst Case Scenario/:
• New fridge;
• New window;
• shop around on the Internet.

What’s next (to fall)?

P.S. Kiss my honey… to suck up..

“Ну, начать надо хотя бы с этого,” подумал я.

“Лиха беда — начало!” вдруг я услышал ехидный голос своего внутреннего собеседника. “Да заткнись ты — не до тебя!” огрызнулся я.

“Что, придется повременить с рассказиками-то?! Говорил тебе, не по-сеньке шапка, не место тебе в этом нейборхуде с твоими дримами о писательстве!” не унимался он.

“Ха-ха-ха! Вижу, появились дела поважней! Kiss your boss instead, in one unspecified spot! Может, он подкинет тебе чуток сверхурочной работы! Залатать одну маленькую дырочку… в бюджете!

Голос был просто несносен. Вот ведь разошелся, дьявол! Ненавижу его… Но ничего не могу с ним поделать. В чём-то он иногда бывает прав…

P.S. Bonus Material 🙂